Овод - Страница 65

– Чтобы вас убили вместо меня? То-то было бы умно!

– Не убьют! Меня там не знают, не то что вас! Да если даже убьют…

Он замолчал, и Овод посмотрел на него долгим, вопрошающим взглядом. Мартини снял руку со спинки кресла.

– Ей будет гораздо тяжелее потерять вас, чем меня, – сказал он своим самым обычным тоном. – А кроме того, Риварес, это дело общественного значения, и подход к нему должен быть только один: как его выполнить, чтобы принести наибольшую пользу наибольшему количеству людей. Ваш «коэффициент полезности», как выражаются экономисты, выше моего. У меня хватает соображения понять это, хотя я не особенно благоволю к вам. Вы большая величина, чем я. Кто из нас лучше, не выяснено, но вы значительнее как личность, и ваша смерть будет более ощутимой потерей.

Все это Мартини проговорил так, будто речь у них шла о котировке биржевых акций. Овод посмотрел на него и зябко повёл плечами.

– Вы хотите, чтобы я ждал, когда могила сама поглотит меня?

Уж если суждено мне умереть,
Смерть, как невесту, встречу я!

Друг мой, какую мы с вами несём чепуху!

– Вы-то несомненно несёте чепуху, – угрюмо пробормотал Мартини.

– И вы тоже. Так не будем увлекаться самопожертвованием на манер дона Карлоса и маркиза Позы. Мы живём в девятнадцатом веке, и, если мне положено умереть, я умру.

– А если мне положено уцелеть, я уцелею! Счастье на вашей стороне, Риварес!

– Да, – коротко подтвердил Овод. – Мне всегда везло.

Они молча докурили свои сигары, потом принялись обсуждать детали предстоящей поездки. Когда Джемма пришла, они и виду не подали, насколько необычна была их беседа.

Пообедав, все трое приступили к деловому разговору. Когда пробило одиннадцать, Мартини встал и взялся за шляпу:

– Я схожу домой и принесу вам свой дорожный плащ, Риварес. В нём вас гораздо труднее будет узнать, чем в этом костюме. Хочу кстати сделать небольшую разведку: надо посмотреть, нет ли около дома шпиков.

– Вы проводите меня до заставы?

– Да. Две пары глаз вернее одной на тот случай, если за нами будут следить. К двенадцати я вернусь. Смотрите же, не уходите без меня… Я возьму ключ, Джемма, чтобы не беспокоить вас звонком.

Она внимательно посмотрела на него и поняла, что он нарочно подыскал предлог, чтобы оставить её наедине с Оводом.

– Мы с вами поговорим завтра, – сказала она. – Утром, когда я покончу со сборами.

– Да, времени будет вдоволь… Хотел ещё задать вам два-три вопроса, Риварес, да, впрочем, потолкуем по дороге к заставе… Джемма, отошлите Кэтти спать и говорите по возможности тише. Итак, до двенадцати.

Он слегка кивнул им и, с улыбкой выйдя из комнаты, громко хлопнул наружной дверью: пусть соседи знают, что гость синьоры Боллы ушёл.

Джемма пошла на кухню отпустить Кэтти и вернулась, держа в руках поднос с чашкой чёрного кофе.

– Не хотите ли прилечь немного? – спросила она. – Ведь вам не придётся спать эту ночь.

– Нет, что вы! Я посплю в Сан-Лоренцо, пока мне будут доставать костюм и грим.

– Ну, так выпейте кофе… Подождите, я подам печенье.

Она стала на колени перед буфетом, а Овод подошёл и вдруг наклонился к ней:

– Что у вас там такое? Шоколадные конфеты и английский ирис! Да ведь это п-пища богов!

Джемма подняла глаза и улыбнулась его восторгу.

– Вы тоже сластёна? Я всегда держу эти конфеты для Чезаре. Он радуется, как ребёнок, всяким лакомствам.

– В с-самом деле? Ну, так вы ему з-завтра купите другие, а эти дайте мне с собой. Я п-положу ириски в карман, и они утешат меня за все потерянные радости жизни. Н-надеюсь, мне будет дозволено пососать ириску, когда меня поведут на виселицу.

– Подождите, я найду какую-нибудь коробочку – они такие липкие. А шоколадных тоже положить?

– Нет, эти я буду есть теперь, с вами.

– Я не люблю шоколада. Ну, садитесь и перестаньте дурачиться. Весьма вероятно, что нам не представится случая толком поговорить, перед тем как один из нас будет убит и…

– Она н-не любит шоколада, – тихо пробормотал Овод. – Придётся объедаться в одиночку. Последняя трапеза накануне казни, не так ли? Сегодня вы должны исполнять все мои прихоти. Прежде всего я хочу, чтобы вы сели вот в это кресло, а так как мне разрешено прилечь, то я устроюсь вот здесь. Так будет удобнее.

Он лёг на ковре у ног Джеммы и, облокотившись о кресло, посмотрел ей в лицо:

– Какая вы бледная! Это потому, что вы видите в жизни только её грустную сторону и не любите шоколада.

– Да побудьте же серьёзным хоть пять минут! Ведь дело идёт о жизни и смерти.

– Даже и две минуты не хочу быть серьёзным, друг мой. Ни жизнь, ни смерть не стоят того.

Он завладел обеими её руками и поглаживал их кончиками пальцев.

– Не смотрите же так сурово, Минерва. Ещё минута, и я заплачу, а вам станет жаль меня. Мне хочется, чтобы вы улыбнулись, у вас такая неожиданно добрая улыбка… Ну-ну, не бранитесь, дорогая! Давайте есть печенье, как двое примерных деток, и не будем ссориться – ведь завтра придёт смерть.

Он взял с тарелки печенье и разделил его на две равные части, стараясь, чтобы глазурь разломилась как раз посередине.

– Пусть это будет для нас причастием, которое получают в церкви благонамеренные люди. «Примите, идите; сие есть тело моё». И мы должны в-выпить вина из одного стакана… Да, да, вот так. «Сие творите в моё воспоминание…»

Джемма поставила стакан на стол.