Овод - Страница 43

– «Два, четыре; три, семь; шесть, один; три, пять; четыре, один, – с монотонностью автомата продолжала Джемма. – Восемь, четыре, семь, два; пять, один». Здесь кончается фраза, Чезаре.

Она воткнула булавку в бумагу на том месте, где остановилась, и повернулась к Риккардо:

– Здравствуйте, доктор. Какой у вас измученный вид! Вы нездоровы?

– Нет, здоров, только очень устал. Я провёл ужасную ночь у Ривареса.

– У Ривареса?

– Да. Просидел около него до утра, а теперь надо идти в больницу. Я зашёл к вам спросить, не знаете ли вы кого-нибудь, кто бы мог побыть с ним эти несколько дней. Он в тяжёлом состоянии. Я, конечно, сделаю всё, что могу. Но сейчас у меня нет времени, а о сиделке он и слышать не хочет.

– А что с ним такое?

– Да чего только нет! Прежде всего…

– Прежде всего – вы завтракали?

– Да, благодарю вас. Так вот, о Риваресе… У него, несомненно, не в порядке нервы, но главная причина болезни – старая, запущенная рана. Словом, здоровьем он похвастаться не может. Рана, вероятно, получена во время войны в Южной Америке. Её не залечили как следует: всё было сделано на скорую руку. Удивительно, как он ещё жив… В результате хроническое воспаление, которое периодически обостряется, и всякий пустяк может вызвать новый приступ.

– Это опасно?

– Н-нет… В таких случаях главная опасность в том, что больной, не выдержав страданий, может принять яд.

– Значит, у него сильные боли?

– Ужасные! Удивляюсь, как он их выносит. Мне пришлось дать ему ночью опиум. Вообще я не люблю давать опиум нервнобольным, но как-нибудь надо было облегчить боль.

– Значит, у него и нервы не в порядке?

– Да, конечно. Но сила воли у этого человека просто небывалая. Пока он не потерял сознания, его выдержка была поразительна. Но зато и задал же он мне работу к концу ночи! И как вы думаете, когда он заболел? Это тянется уже пять суток, а при нём ни души, если не считать дуры-хозяйки, которая так крепко спит, что тут хоть дом рухни – она всё равно не проснётся; а если и проснётся, толку от неё будет мало.

– А где же эта танцовщица?

– Представьте, какая странная вещь! Он не пускает её к себе. У него какой-то болезненный страх перед ней. Не поймёшь этого человека – сплошной клубок противоречий! – Риккардо вынул часы и озабоченно посмотрел на них. – Я опоздаю в больницу, но ничего не поделаешь. Придётся младшему врачу начать обход без меня. Жалко, что мне не дали знать раньше: не следовало бы оставлять Ривареса одного ночью.

– Но почему же он не прислал сказать, что болен? – спросил Мартини. – Мы не бросили бы его одного, ему бы следовало это знать!

– И напрасно, доктор, вы не послали сегодня за кем-нибудь из нас, вместо того чтобы сидеть там самому, – сказала Джемма.

– Дорогая моя, я хотел было послать за Галли, но Риварес так вскипел при первом моем намёке, что я сейчас же отказался от этой мысли. А когда я спросил его, кого же ему привести, он испуганно посмотрел на меня, закрыл руками лицо и сказал: «Не говорите им, они будут смеяться». Это у него навязчивая идея: ему кажется, будто люди над чем-то смеются. Я так и не понял – над чем. Он всё время говорит по-испански. Но ведь больные часто несут бог знает что.

– Кто при нём теперь? – спросила Джемма.

– Никого, кроме хозяйки и её служанки.

– Я пойду к нему, – сказал Мартини.

– Спасибо. А я загляну вечером. Вы найдёте мой листок с наставлениями в ящике стола, что у большого окна, а опиум в другой комнате, на полке. Если опять начнутся боли, дайте ему ещё одну дозу. И ни в коем случае не оставляйте склянку на виду, а то как бы у него не явилось искушение принять больше, чем следует…

Когда Мартини вошёл в полутёмную комнату, Овод быстро повернул голову, протянул ему горячую руку и заговорил, тщетно пытаясь сохранить обычную небрежность тона:

– А, Мартини! Вы, наверно, сердитесь за корректуру? Не ругайте меня, что я пропустил собрание комитета: я не совсем здоров, и…

– Бог с ним, с комитетом! Я видел сейчас Риккардо и пришёл узнать, не могу ли я вам чем-нибудь помочь.

У Овода лицо словно окаменело.

– Это очень любезно с вашей стороны. Но вы напрасно беспокоились: я просто немножко расклеился.

– Я так и понял со слов Риккардо. Ведь он пробыл у вас всю ночь?

Овод сердито закусил губу.

– Благодарю вас. Теперь я чувствую себя хорошо, и мне ничего не надо.

– Прекрасно! В таком случае, я посижу в соседней комнате: может быть, вам приятнее быть одному. Я оставлю дверь полуоткрытой, чтобы вы могли позвать меня.

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Уверяю вас, мне ничего не надо. Вы только напрасно потеряете время…

– Бросьте эти глупости! – резко перебил его Мартини. – Зачем вы меня обманываете? Думаете, я слепой? Лежите спокойно и постарайтесь заснуть.

Мартини вышел в соседнюю комнату и, оставив дверь открытой, стал читать. Вскоре он услышал, как больной беспокойно зашевелился. Он отложил книгу и стал прислушиваться. Некоторое время за дверью было тихо, потом опять начались беспокойные движения, послышался стон, словно Риварес стиснул зубы, чтобы подавить тяжёлые вздохи. Мартини вернулся к нему:

– Может быть, нужно что-нибудь сделать, Риварес?

Ответа не последовало, и Мартини подошёл к кровати.

Овод, бледный как смерть, взглянул на него и молча покачал головой.

– Не дать ли вам ещё опиума? Риккардо говорил, что можно принять, если боли усилятся.